Невозвращенцы - Страница 220

220

Идиллия кончилась резко и очень неприятно.

— Ты же росс! Волхв! Как же так! Ааа! — услышал посол и очнулся.

И осознал, что именно твориться перед его глазами.

Перед ним, прибитая гвоздями к косому деревянному кресту, корчилась девушка. На ее совсем еще молодом, миловидном лице застыла боль и смертельный ужас. Волосы, несмотря на молодость были совсем седые. Максим опустил глаза с лица чуть ниже, и его чуть не вырвало. С огромным трудом, он смог удержать свой желудок при себе. На девушке совсем не было… кожи. Все ее тело представляло собой одну огромную рану, медленно кровоточащую уже редкими каплями крови. Между остатками выжженных грудей, как насмешка над росскими Богами болтался амулет-ярило. При очередной судороге он чуть повернулся, и Максимус автоматически расшифровал его: воин-Мары, волхв-отрок Светана.

Впрочем, долго рассматривать девушку Фаяз не дал. Закончив очередную пытку, он взял у слуги нож и равнодушно перерезал Светане горло.

Максим вздрогнул.

Казалось предсмертный взгляд серо-голубых семнадцатилетней старухи как копье пронзил Максима насквозь. Что-то чистое и доброе на миг легонько коснулось его души и ушло. Только он стал совсем другим человеком. Перед глазами парня, как перед смертью, мгновенно пронеслась вся его жизнь. Причем пролетела, акцентируясь на всех тех мерзостях, что он совершил или думал совершить. Душа молодого волхва корчилась и билась, очищаясь от всей той собственной и привнесенной мерзости, и процесс этот был далек от удовольствия. Максим лучше бы поменялся со Светаной местами, чем терпеть такой насыщенности душевную боль. Для парня прошла вечность, прежде чем насыщенность чувств стала чуть поменьше, хотя в яви не прошло и двух секунд.

Фаяз ибн Сатар, протирая нож поданной слугой тряпочкой, продолжал при этом свои разъяснения и экономические предложения.

— Вот таких рабов, непокорных, у меня уже почти нет…

Максим оглянулся. Таких косых, «андреевских» крестов в саду стояло немало, и большинство из них не пустовало. Пытки были одной из маленьких слабостей приветливого хозяина Сарай-Бату, с которыми Максим вечность назад, минут пять назад, так легко и политкорректно соглашался. Видимо, прощальный, посмертный подарок девушки волхва продолжал действовать, так как на миг парень ощутил боль всех убиваемых в этом ухоженном саду.

— …Посекли, побили, порезали всех. Кончились. Для начала ты выкупишь стариков и старух. По дорогой цене. А князю скажешь, за молодых и цена больше. Часть гривен себе, часть мне отдашь. Привезешь больше денег, я отдам помоложе. Князь мошну порастрясет — и молодых остаток, что продать не успею заберешь. Можно добрый гешефт сделать… Ты как, согласен?

Максим не отвечал. Он боялся. Боялся, что если ослабит мышцы челюсти, если хоть на секунду раскроет сейчас рот, то не удержится и вцепится, как волк, зубами в горло этому ордынцу. И будет рвать его зубами, утробно и радостно ворча. И то, что его неминуемо прибьют за это, его совершенно не пугало. Пугало, что это не спасет никого, россы так и будут и дальше мучаться и умирать, только уже от пыток следующего хозяина. Только это и помогло волхву сдержаться. Еще никогда он не чувствовал такой всепоглощающей ненависти.

— Я подумать должен. А как мы решим… — рот произносил какие-то нужные слова, раздвигались губы в улыбке, горло смеялось, гнулась в поклонах спина, в общем тело автоматически делало все, что нужно, чтобы не выдать замыслов своего хозяина.

Наконец разговор был закончен, и провожая ибн Сатар решился пошутить.

— А как заработаешь ты на свой такой же дворец, примешь ли ты меня гостем? Надеюсь угостишь ты меня по хански?

— Конечно! А как же иначе? — И тут торговая жилка внутри Максима подсказала ему отличное, очень емкое слово: — Сочтемся! — криво ухмыльнувшись проговорил Максим, поклонился и вышел вон.

После того, как двери за послом закрылись, приторная улыбка исчезла с лица бека. Жестом отослав всех, он повернулся к своей дочери.

— Ты была великолепна. Даже я еле-еле сдерживался, и сейчас немедленно посещу гарем. Ну так что? Твое мнение, дочь моя?

Прелестное лицо Лейсян исказила гримаса ненависти.

— Отец мой, умоляю тебя.

— Мм?

— Убей этого росса.

— Да?

— Да. Он опасен.

— Чем же? Вроде ты безотказно лишила его разума, он не видел ничего кроме тебя!

— Сначала да. Обычный, беспомощный баран, которого держа за яйца можно отвести куда угодно. Но когда ты прирезал ту росскую овцу… Он изменился. Сильно. Он уже не смотрел на меня, не мечтал обо мне, не желал меня. Он думал о чем-то другом! Уже за это можно его убить!

— И что, из-за твой женской ревности я должен лишиться интересного партнера?

— Нет. Когда он уходил, я случайно поймала его взгляд. — Лейсян передернулась. — Мне показалось, что все ифриты мира, глядели сквозь его глаза! Он злится. На нас. Он опасен. Его нужно убить!

— Хм… Наверное я ошибся и зря позабавился с той рабыней. Парень был лишен таких совершенно излишних предрассудков как честь, верность своему роду… Ему это все заменял звон монет. Такие среди россов редки, а я его испортил. Он так равнодушно смотрел на пытки того дня, а сейчас — сломался. Жаль, такой многообещающий мог оказаться партнер. Ну да ладно. Поди к себе, я тобой не доволен. Готовься получше. Чтобы следующий не соскочил.

Лейсян ушла, а ибн Сатар позвонил в колокольчик. Неприметный человечек тихо зашел в зал и склонился в глубоком поклоне пред своим хозяином. Фаяз жестом подозвал его ближе. Тот подобострастно подскочил к своему господину, наклонился ухом к его губам, выслушал, прижал руки к сердцу и убежал. Никем не услышанные слова были:

220