Невозвращенцы - Страница 306

306

К утру четвертого дня приказ легата был выполнен. В Атикулах не осталось ни единого живого человека, не облаченного в форму легионера. Алларику удалось в последний момент спастись — его раненным и без сознания вывезла, нещадно нахлестывая коней, преданная лично ему десятка. Остальные все были убиты. Погибли и жители, и бунтари: смерть примирила их всех. Трупы лежали так густо, что кое-где прикрывали настил мостовой в три слоя. Леонардо ди Медичи, хоть и был не впечатлительным человеком, повидавшим многое, одна пристань Харингхейма чего стоит, и то не смог проехать по улицам дальше пары кварталов от ворот.

Город Атикула, столица богатой ремеслами и торговлей провинции больше не существовал.

Но самое ужасное для Леонардо еще только предстояло. На второй день он велел провести смотр своим войскам, как сделал это перед битвой. В его памяти еще остались картинки четырех аккуратных коробок величественных своей мощью легионов по десять когорт каждый. Вздымаются орлы над центуриями, отдают честь центурионы, дружный, внушающий ужас врагам Рима клич «Бар-р-ра!»… То, что он увидел теперь, надолго выбило его из колеи.

На поле построилось чуть больше двух тысяч человек. Раненых. Перевязанных. Ободранных. Возле большинства орлов стояло по 2–3 человека. Многие орлы теперь и вовсе не реяли над строем. Это означало, что центурия выбита подчистую, до последнего человека!

Две тысячи из почти двадцати. Армии, которая могла покорить любое государство, больше не существовало. Потеряна. Разбита! Осознав это Леонардо взвыл, схватился руками за голову и закричал в муке: «Проклятый Атикула! Верни мне мои легионы!»

Основная группа восставших геройским сопротивлением погибших была на время спасена.

Тем временем у стен Рима крылатая богиня победы реяла в воздухе среди Имперских орлов. Подойдя к границам города Руфус с ужасом увидел высоту и мощь наружных стен города. Высота их в некоторых местах достигала десяти метров, а общая длина составляла почти 20 километров! Десять хорошо укрепленных ворот и почти 125 башен! С моря город был укреплен ничуть не слабее. Бухту прикрывали 24 мощных форта на естественных и насыпных островах, а фарватер по всей своей длине был защищен различными хитрыми приспособлениями. Мощная противокорабельная артиллерия (огнестрельная и механическая) не позволяла приблизиться для обстрела города, а десант ничего не мог сделать против отвесных стен.

Конечно, сами по себе любые укрепления значат мало. Их сила в людях, а с этим проблем у ромеев не было. Запасов в городе было сделано достаточно, плюс ко всему блокада была не полной — флота-то у восставших не было. С каждым днем силы обороняющихся росли. В порту спешно разгружались транспорты с привезенными со всех сторон света легионерами. Стратегически, восставшие медленно проигрывали.

Положение на тактическом уровне было ничуть не лучше. Десять ворот требовали от командующего гладиаторами разделить свое войско на десять частей, чтобы не допустить прорыва из города и удара в тыл от войска ромеев. Тогда как командиры с орлами над головами могли под прикрытием стены выбирать себе в противники любой отряд и ударить с превосходством пятнадцать к одному. Но не сделали этого. Цезарь, не покинувший город, издал жесточайший приказ: «Не ввязываться в авантюры! Время работает на нас!»

Таким образом захват города был невероятен, штурм — невозможен, а оставаться под стенами — самоубийствененно. Однако одну попытку восставшие все же сделали. Но назвать это штурмом было сложно. На участке стены, где ее высота была минимальна, длинной в две башни Северный и оба Росских легиона, свой легион Руфус пожалел и запретил им участвовать в этой глупости, с помощью приставных лестниц попытались взобраться наверх, но были отбиты с огромными потерями.

Обусловленное жадностью решение идти на Рим было ошибочным.

И до этого испытывающий сложности с разношерстной массой восставших, теперь Руфус со всей ясностью прочувствовал свою никчемность на этом посту. Слишком большим объемом специфических навыков и знаний нужно обладать как для управления лагерем, и для командования крупными подразделениями в бою.

Медленно, но верно войско восставших стало разлагаться. Среди восставших медленно стали распространятся пораженческие настроения. Началось дезертирство. Откуда-то появились крикуны, которые на одном углу призывали «Возьмем Рим! Еще немного и ромеи дрогнут!», а на другом «Надо бежать или сдаться сейчас! Пока еще помилуют!». И бывшие рабы прислушивались к этим словам. Попытки контрразведки найти этих крикунов, так как не безосновательно подозревали в них ромейских засланцев, каждый раз оказывались безуспешными.

На совете каждый день гремели жаркие баталии. Руфус, шестым чувством ощущавший, как убегают последние отпущенные Богами для спасения мгновения, орал и надрывался, но мало кто его слушал. И хотя Порошка был «за», ослепленный жадностью Ярий был «против», Скамкель, которому некуда было возвращаться — «против», и Пилус — который не хотел идти к россам — тоже «против». И легионы оставались у стен Рима.

Масла в огонь добавило появление в лагере раненного Алларика, далекое от триумфального. В этот день войско потеряло около полутора тысяч человек. Тут, следует отметить, ромеи оплошали и сами помогли восставшим в пресечении дезертирства. Все беглецы были пойманы конными разъездами, которые уже давно кружили вдалеке от лагеря, и казены. Головы ромейские кавалеристы с хохотом подбрасывали прямо по ноги пешим патрулям.

306