Невозвращенцы - Страница 290

290

Оставив двоих охранников на дежурстве, работорговцы сняли с телег нехитрые спальные принадлежности, редко они были сложнее пары тонких шерстяных одеял, выбрали себе места получше, и завалились спать. Рабы, замученные длинной тяжелой дорогой и скудной пищей, сразу же заснули там, где их оставили работорговцы.

Через час, когда уже начали тихо подходить из лагеря вооруженные и одетые в броню гладиаторы, произошла смена постов. Пара работорговцев пошла спать, а другая пара, позевывая и тихо переругиваясь расположилась по краям ночевки, лицом в сторону рабов. Основной задачей охраны не было защищать хозяина от внешних врагов, наоборот — внимательное наблюдение требовалось за живым товаром, чтобы непокорная собственность что-нибудь не учудила из глупости.

Снять охранников гладиаторам не составило никакого труда. Для этого Руфус применил легкий трюк, хотя по большому счету можно было вполне обойтись и без него. Десяток гладиаторов, переодетых в доспехи легионеров, совершенно не скрываясь, пошли по дороге. При виде лагеря один из них сошел с дороги и жестом подозвал одного из охранников. Пока первого лже-опцион занимал вопросами типа «Не видели ли вы банду гладиаторов? А рабов беглых? А есть ли у вас пергаменты на этих?», остальные гладиаторы ползком подкрадывались к остальным охранникам.

Спровоцировав ссору, лже-опцион махнул рукой, и к нему присоединились оставшаяся десятка «легионеров». Охранник повернулся и побежал было будить хозяина, чтобы разрешить все недоговоренности, когда ему в спину вошло лезвие гладия, зажатого в руке легионера. Падение полумертвого тела послужило остальным восставшим сигналом к атаке.

Никакого действенного сопротивления полусонная охрана оказать не смогла. Большинство из них успели проснуться от боли входящего в грудь или в спину острого предмета, чтобы заснуть уже навсегда, сном вечным.

Разграбленный караван переводил рабов поближе к Риму. Это была распространенная практика, когда самых непокорных рабов не оставляли на границах, чтобы не было возможности бежать на родину, а перевозили в центральные провинции Империи. Убивали их, чего по идее требовал здравый смысл, очень редко. Дело в том, что здравый смысл был перевешен еще более здравым. От таких рабов и рабынь получались в следующем поколении самые лучшие — умные, инициативные, но покорные дети. Тратить такой материал на удобрение полей было просто выбрасыванием денег на ветер.

До утра шло освобождение рабов и разъяснение им ситуации, в которой они оказались. Всего в караване оказалось 251 раба. Национальный состав спасенных был следующим. 45 нурман, отличных бойцов судовой рати, которых уже несколько лет продавали и перепродавали из одних рук в другие, после того, как пал Харингхейм. 38 франков, 87 германцев и, к большой радости Руфуса, 56 россов. В основном казаков, жертв набегов степняков на ослабшую после битвы россов-русских границу; но было и несколько и из восточных провинций. Эти вообще прошли полмира рабских подмостков. Оставшиеся, 25 степняков, не пережили освобождение — были голыми руками убиты россами. Отплатить ромеям за всё хорошее рабы согласились все как один. Среди них не оказалось ни трусов, ни предателей. Во всяком случае, пока не оказалось.

— Господин сенатор. Нам приходят очень опасные известия о происходящем в соседней провинции.

— Оум? — Пробус Гней Афрода сквозь набитый, как обычно, элитарными блюдами, рот выразил свой интерес и предложение продолжать.

— Побег рабов из гладиаторской школы постепенно превращается в бунт.

— Ккй оы?

— Школа известного Кая Муция Сцеволы Ларисского. Распоряжался в ней его протеже, некий Ганник.

— Ганник… Ганник… Помню… — ради такого случая Пробус даже освободил рот. Воспоминания о своем проколе, пусть он был и мелкий, жгли его душу.

— Подробнее.

— Да, сейчас. — Жрец единого и по совместительству начальник контрразведки, хотя что тут было основной профессией, а что прикрытием, разобраться было сложно, был заметно удивлен. Обычно сенатор не проявлял своего интереса так явно. Контрразведчик зашуршал пергаментом в руках, нашел нужный кусок текста и прочитал. — Согласно донесениям агентов известно следующее. 18 дней назад, сразу после захода солнца, группа гладиаторов совершила попытку вооруженного прорыва с целью создания банды и разбоя. Случайно оказавшийся на месте десяток легионеров воспрепятствовал этому, но был поголовно уничтожен, хотя и причинил бунтующим рабам серьезные потери. Позже было насчитано около тридцати трупов, а, скорее всего, много раненых бандиты забрали с собой. Вигилами и единственной присутствующей в провинции когоротой за десять дней было отловлено на месте грабежей и убийств и повешено пятьдесят семь беглых рабов; еще столько же клеймено и отправлено на каменоломни. Вроде бы поймали всех, но как оказалось позже, зачинщики ушли. Они разграбили несколько круных вилл и караванов работорговцев, так что сейчас их по показаниям свидетелей около пятисот человек. Вооружены в разнобой, опасность представляют среднюю.

— А что с этим, с Ганником?

— Его судьба неизвестна. Ходят слухи, что его убили в первый же день (Обгорелый туп Ганника не был опознан, и его судьба осталась неизвестной ромеям еще долго). Также есть предположение, что именно он и является главой бунтарей.

— Хм. Интересно. Это похоже на него, изворотливый он. — Сенатор задумался. — Хм. Я знаю, у тебя есть некое слово с гладиаторском Братством.

Жрец онемел. Одна из самых серьезных тайн внутреннего устройства Империи была известна непосвященному. Это был серьезный провал их службы. По хорошему, этого сенатора следовало устранить как можно скорее, но он сидел так высоко и крепко, что это было весьма трудно. Пробус же, смакуя произведенный эффект, но не рискуя понапрасну (возможность подавиться костью или отравиться неправильно приготовленным блюдом была у него всегда, несмотря на преданных поваров и охранников), сразу же поправился:

290