— Оценил? По нраву?
— Да, — опять сглотнул холоп. — Такая бронь стоит три моих закупа, не менее.
— Более, — усмехнулся смерд. — Еще прошлый князь, отец нынешнего, меня одарил. Очень я ему сподмог в одном деле.
— Каком?
— То не твое дело, — отрезал воспоминания Петр и начал споро одеваться. Через лучину он уже снял со стены топор, который не производил впечатление плотницкого инструмента, засунул в оба рукава по кистеню, одел шапку и меховой тулуп, которым и прикрыл великолепие своей брони. — Я готов, поехали.
На следующее утро, после сумасшедшей ночной скачке с заменой лошадей в подорожном яме, Петр оказался в Суздале. Боярин сразу принять его не смог — велел через посыльного придти к вечеру. Как бывшего княжьего дружинника деда попарили в бане, накормили, напоили, и до вечера он спокойно проспал на печи в одном из рядом стоящих с каменными княжескими палатами деревянных домов. Вечером его разбудили и вызвали к боярину Здравомыслу.
— Здрав будь боярин, — поклонился при входе в боярскую горницу Петр.
— И тебе многих лет. Сидай, — боярин кивнул на кресло немецкой работы — с мягким кожаным седалищем.
— Вот ведь, забава какая, — еще раз указал на кресло боярин, — сами немытые, головы дубовые, богам праведным не моляться, кощуны сплошные, — а какую мебель делают…
— Ты прости меня, боярин, да только стар я уже стал.
— Да какой же ты старик? Вон бронь вдеть смог, топор за поясом — значит муж еще. Девок поди по сеновалам мнешь, — засмеялся боярин.
— Благодарствую на добром слове, боярин, — усмехнулся Петр, — да стар я уже стал…. Не думаю я, что кликать меня так споро ты стал бы, похвалы ради.
— И то верно, и что же ты разумеешь?
— Стар я уже, боярин, а потому — ведаю: сам мне все расскажешь.
— Хитер и умен. Ну вот поэтому ты мне и нужен. Придется кое-куда съездить, проведать кое-что.
— Стар я уже…
— А что, старику уже серебро не нужно? Али детям-внукам-правнукам твоим?
— Ну как же, серебро оно всегда нужно. А много?
— Довольно. И, я так разумею, что это ты мне серебра бы заплатил, коли узнал что я тебе скажу, — хитро улыбнулся Здравомысл.
— И что же это? — после паузы в разговоре осторожно спросил дед.
— Видимо, родичи твои появились.
— Ты же знаешь, боярин, что всех моих родичей лихоманка унесла.
— Знаю, а также я знаю, что за лихоманка тебя сюда принесла. Князь мне как-то поведал твою сказку.
— Ну тогда, тем более, ты ведаешь боярин, — подобрался Петр, — что все мои родичи остались там?
— Ну а теперь они тут.
— Это как же? Ведь мне волхвы ваши сказали, что боги запечатали ту дверцу? Али кто печать сорвал?
— Да нет, та печать крепка, как и вера наша. Другую дверцу отыскал кто-то. И, видать, твои это сродственники. Речь нашу разумеют, видом похожи…
— А что еще знаешь, скажи княже, не томи!
— Не князь я, боярин. А что еще — не знаю я толком ничего. Все как колдовским мороком покрыто. Вот ты поедешь и выведаешь все.
— Я поеду, боярин! Живот положу — а выведаю. Да вот только тяжко мне будет, одному то…
— А я тебя одного и не пошлю, мне знания нужны, а не гибель твоя. Послухи говорят, что заратились уже наши и твои. Город какой разорили. А коли заратились — так и полон и дуван есть. Коли ты правду сказывал про жизнь вашу, то не к чему добыча взятая им. Поедешь ты личиной купца, покупать добычу. Заодно, если люд есть в полоне, выкупишь. Еще вроде тебя никто не опередил, так что ты будешь первым и тебя примут как гостя богатого. Купец с тобой поедет, а ты при нем — как бы отец старый, не доверяющий сыну вести дела пока — это я уже договорил. Вот тебе, — боярин бросил Петру тяжелый кошелек, — злато и серебро. Это точно всем нужно. Ну а пока торгуешь — то вызнаешь все. Кто, сколько, зачем, оружены чем, а самое важное — где окошко то, сквозь которое твои к нам пролезли.
— Твои слова, боярин, выполню. Только ошибаешься ты.
— ?
— Не мои это уже давно, уже больше шестидесяти лет как не мои. Здесь дети мои, внуки. Здесь я кровь проливал землю защищая, здесь я похоронен буду.
— Добро. Разгадал ты загадку мою. Так вот — найди то оконце, из которого к нам погань всякая лезет. Вот еще тебе, — Здравомысл порылся в своем кошеле и достал оттуда небольшую золотую пластинку на тонкой цепочке. — Знаешь что это?
— Знаю, боярин, да только редко видел, да и то медные.
— Это пайза — знак того, что ты дело делаешь княжье. От того, какого металла она, зависит и важность и твои права. С этой, золотой пайзой, ты можешь практически все. Любой княжий человек обязан тебе оказать любую помощь. В других Росских княжествах она может меньше — не любою помощь, но все равно, пригодиться. Не потеряй ее, их всего три — я тебе отдал свою — очень серьезно проговорил Здравомысл.
— Благодарствую, боярин. Только цепочку ты забери, я пайзу подошью в подол нательной рубахи, так оно надежнее будет, чем как обрег на шее.
— Еще дам я тебе воина сильного, не далее как вчера он меня в сабельном бою одолел. Ему доверяй как себе, если что — он тебя выручит и вытащит. И еще — одарил бы ты меня сверх меры, если бы вещуна с собой привез.
— Стало быть языка, боярин, требуешь взять. Сделаю, что в силах будет.
— Вот и добро, — боярин встал, подошел к двери и крикнул. — Эй, купца зовите.
Вскоре на пороге светелки появился тучный, разодетый купец.
— Здрав будь, боярин!
— Вот, Жировит Лис, это и есть твой отец…
Наступило морозное утро. На подорожном яме в пяти днях пути на север от Великого Новгорода начал собираться санный обоз. Забегали младшие, важно вышагивали и покрикивали на них приказчики. Вот из дверей трактира во двор вышел разодетый в дорогую шубу купец, наметанным взглядом окинул сборы, прикрикнул для порядка и вернулся в дом. Через пару лучин он вышел в сопровождение старика, которого уважительно называл «батюшка», и которого со всем почтением усадил в изукрашенные, заваленные мягкой рухлядью сани. Через еще пару лучин, расплатившись серебром за постой с довольным трактирщиком, поезд покинул ям. Хорошо отдохнувшие за ночь в тепле лошади легко несли сани по заснеженному льду реки, поднимая за собой тучу снежной пыли. Сидящий в богатых санях старик позвал своего более молодого сына.