Невозвращенцы - Страница 60

— Да. Я понимаю тебя.

— Ты князь этих воев?

— Да.

— Так слушай. Ты разорили город и лишили живота десятерых мужей, пять жен и десять холопов. За это по Правде выплати виру: по десять полновесных Новогородских гривен за мужа, по 15 — за жену и по пять за холопа. А еще твои вои пограбили и пожгли Храм. За это виру отдай не серебром — а кровью. Те, кто посмел сотворить это, отдай нам их головы.

— Это все?

— Время на размышление тебе князь, две малых молитвы воина.

— А если я не соглашусь?

— А если ты не согласишься — то мы виру возьмем сами. Сколько придется.

— Хорошо. Я подумаю.

— Когда я дойду — воины, а их сто десятков, начнут молиться. Поторопись со своим решением.

— Увести.

Посланник холоднокровно вытащил из рук капитана саблю, повернулся и легко выпрыгнул из кунга. Подошел к своей лошади, вскочил на нее и легким шагом отправился к кружащим вдалеке конникам.

— Какой нахал!

— Так точно!

— Ты связался с полковником?

— Еще не успел…

— Так быстро! И еще скажи, чтобы он прихватил с собой всех самовольщиков. Надо разобраться, что же случилось на самом деле.

— Так точно. А что с этими делать?

— С этими? Да пускай себе молятся, — уверенно ответил Сергеев.

Капитан побежал к радисту, а сам полковник сел и тяжело вздохнул. «Б… это же надо быть такими му…дрецами. Им ведь всем было сказано — никаких эксцессов с местным населением, так нет же! Дорвались! Вот приедут — я им покажу! И Седенькому тоже — тоже мне, нашелся адвокат. А что делать с войском, которым меня пугают? Вдруг — действительно пойдут в атаку — и что? Целый кавалерийский полк! Мы же из них кашу сделаем! А ведь они такие люди как мы. Даже не враги. Люди одного с нами языка, одной крови. Кто знает — может из-за этих дырок где-то там на коне сидит мой н-юродный братец? И что — крошить его из пулеметов? Из-за десятка мудаков?… А может действительно — решить дело миром? Своих, конечно не отдавать и не казнить, а виру выплатить деньгами? Щедро. Не думаю, что эта гривна тяжелая. Как раз и пригодиться тот прииск Седенького, о котором я якобы не знаю. Вот чудило — думал что можно что-то удержать в тайне среди тысячи человек…»

— Товарищ командир! — прервал размышления вскочивший на подножку грузовика капитан. Они зашевелились! Приближаются и, похоже, собираются атаковать.

— Б…! Огня не открывать!

Атака тяжелой кавалерии выглядела внушительно. Дрожит от тысяч копыт земля, впереди, блистая броней и шлемами несется личная дружина князя с ним во главе. За ними — бойцы по проще — лучники, оруженосцы, бездоспешные или кожанной броне, которая защишает от случайного удара но не защитит от пули. Передний ряд вооружен длинными копьями, задние ряды луками и саблями.

«Что же делать? — думал полковник, — Как быть? Если их атаку отбить — то это полноценная война, на которую никто не рассчитывал и которая никому не нужна. Это гибель тысяч… За это голову снимут всем, а еще проще — «забудут» о нас. И долго мы продержимся?… Господи, помоги,» — взмолился Сергеев и сжал руку на груди, где у него болтался нательный крестик.

Крестик этот был особый. И если кто думает, что в Советском союзе не было верующих людей — тот глубоко ошибается, или заведомо поддается пропаганде. А уж боевые действия могут сделать из атеиста глубоко религиозного и верующего человека за один бой. Именно так и произошло с молодым тогда еще лейтенантом Сергеевым в одном из ущелий Афганистана. Когда в БТР попадает граната, пробивает броню и ты в десантном отсеке остаешься один не только не убитым, а даже не поцарапанным, когда остальные твои бойцы лежат и, в лучшем случае тихо стонут, а в худшем — лежат вообще мало опознаваемыми кусками мяса — вот тогда ты и понимаешь, что Бог есть, и что только что видел Его чудо. И тогда Сергеев отломил кусочек от пробитой брони и тем же вечером в мастерской выпилил из него маленький нательный крестик. И носил он его с тех самых пор постоянно, и никто из сослуживцев, среди которых было много таких же, ему и слова не сказал. Даже особист ничего не сказал, хотя по своей сволочной профессии в личное дело запись занес. Потом, когда уже вернулся, он поехал на Ваалаам в скит, чтобы освятить крест. И монах, который выслушал его исповедь и окрестил его этим же крестом сказал — «носи его, он тебя Спасет».

— При достижении противником отметки четыреста метров выставить огневую завесу. Не допустить перехода противником отметки двести метров. При пересечении противником отметки двести метров — открыть огонь на поражение, — прокричал полковник в мегафон, стоя на лестнице кунга и замолчал. Замолчал потому, что тяжелая, летевшая с огромной скоростью, стрела с чудовищной силой ударила его в грудь и отбросила внутрь кунга. Капитан, стоявший рядом, только заметил проблеск — и вот в брызгах крови полковника унесло в кунг.

— Командира убили… — прошептал ошеломленный капитан, — Командира УБИЛИ! — заорал он. — Огонь! Открыть огонь!

И позиция окуталась пороховым дымком. Подпущенные на двести метров кавалеристы нарвались на плотный пулеметный и автоматный огонь. Лошади со всадником требуется полминуты, чтобы преодолеть 200 метров, а за это время некоторые бойцы успели опустошить по два рожка, а пулеметы по цинку. Снайперы еще с пятисот метров начали выбивать воинов в богатой броне и лучников — от снайперских пуль спасения не было. Однако это был именно бой, пусть и не равный, а не бойня, потому что у противника были луки. Многие солдаты до этого насмехались над «детскими игрушками», но увидев как земля возле переднего края превращается в подобие подстриженного кустарника и почувствовав попадание в каску, а особо невезучие — в плечи, все резко поменяли свое мнение. От попадания тяжелой бронебойной стрелы, как не странно, слабо помогал бронежилет, спасал, конечно от смерти — но от ран, а иногда глубоких — нет.