Невозвращенцы - Страница 368

368

Неприязнь неприязнью, а начинать ему. Прокашлявшись, Руфус начал приветственную речь. Речь была на древнеросском, игравшем роль обрядового и языка высшей знати, поэтому ее пришлось просто выучить наизусть, как стих в школе, под настоятельным контролем Ольги. И каким же было его удивление, когда в равномерное плетение словесных кружев вмешался сбоку чей-то грубый голос.

— Что этот ромейский пес брешет? Гоните его прочь! — раздались слова из заднего ряда, где сидели доверенные князей и бояр, а также их дети, которым следовало учиться ведению дел на таком высоком уровне. Уже одно то, что кто-то прервал речь гостя, было тяжким оскорблением. А уж сами слова…

— Это вы мне? — удивился Руфус.

— Тебе, пес. — Стена людей раздалась, и вперед вылез… шкаф. Не шкаф, конечно же, это ромею только так показалось в первый момент, но статью этот отрок мог заставить покраснеть от стыда парочку деревенских кузнецов. — Пшел вон, худородный. Не чета ты нам, чтоб смотреть на тебя! — пробасил детинушка, и картинно напряг все свои мышцы.

— Ингвар! Как ты ведешь себя?! Ты не в кабаке а в палатах великого князя! — Осадил княжича отец. Но сделал это так фальшиво, что всем, в том числе и Руфусу было понятно, что слова своего сына он полностью одобряет. А что осадил — так по протоколу так положено. Не гоже честь свою ронять пред каждым смердом.

Тем временем, Ингвар продолжил поносить княжеского гостя, а великий князь молча это сносил. Одно это ясно показывало, что сейчас Руфус является зрителем заранее подготовленного представления, причем не без режиссуры Лихомира.

— И руки прочь от княжны! — Озвучил он главную причину своей ненависти. — Иди прочь, холоп! Я тебе дам вместо нее пару таких — Ингвар похабной усмешкой выделил это слово, — рабов для утех. Ведь вы там привыкли, в Риме, брезговать женщинами…

— Мальчик! Я резал животы и за меньшие оскорбления! Подумай, тебе еще жить и жить! Не хочешь ли извиниться? — вкрадчиво почти прошептал Руфус, сквозь стиснутые в ярости зубы. Злобе не на этого дуболома, а на хозяина. «Лихомир! Скотина! Ясно теперь, почему на приеме!… И здесь тоже самое! Интересно, есть во вселенной хоть один честный политик?»

— Что ты там бормочешь?

— Я думаю, — громко и четко ответил Руфус, — что ты можешь оставить рабов себе. Я хоть и ромей, но не люблю ношенные веши. Да и кем бы я был, если бы лишил мальчика любимых игрушек?! Раз женщины им брезгуют, то ему только и остается… — И глядя в багровеющее лицо княжича, добил: — Ведь так в вашем роду принято, не так ли?

Зря он сказал последние слова. Теперь практически незаметные частички симпатии к чужаку окончательно и бесповоротно испарились. Князья дружно и громко завозмущались, но резче всех в этом ропоте раздался рев Ингвара.

— ТЫ! ТЫ! Ты оскорбил меня! Князь! Ты все видел! Я требую поединка! Насмерть!

— Руфус, ты мой гость. — Немедленно ответил Лихомир. — И за твои действия тут отвечаю я. По Правде, как вызываемый в гостях, ты можешь выставить замену вместо себя. Меня… Либо… Либо извиниться. И если Ингвар примет твои…

— Нет! Никаких извинений! Только кровь…

— Твое решение, Руфус? — ответно перебил Ингвара великий князь.

— Не надо замены. Но после поединка я хочу подробно обсудить с тобой, великий князь Киевский Лихомир Владиславович некоторые вопросы.

— Добро. — Согласился князь. Мысль о том, что для того, чтобы поговорить после поединка в нем надо выжить, то есть победить, произнесена не была. Но отчетливо понималась всеми. — Что ж. То уж богам судети! Ступайте в поле и рассудитесь мечами своими.

Зрителей было очень много. Во дворе, очищенном от первого снега, вокруг очерченной углем площадки, так неприятно напомнившей Руфусу своими очертаниями арену, собралось практически все набольшие, находившиеся в это время в Киеве. А если бы не приказ великого князя и не строгая охрана из числа его личной дружины, то смотреть на невероятный поединок сбежалось бы пол города. И так головы торчали из каждого подходящего для наблюдения места, а на галереях стены детинца, как говорится, яблоку негде было упасть. Да что там яблоку — горошинке и той места не нашлось бы! Среди зрителей были и великий князь с сестрой, и ее сын, а по настоянию волнующейся Ольги за поединком следил в числе прочих и волхв Ярослав.

Поединщики появились на противоположных концах импровизированной арены. Оба в простых серых неподпоясанных рубахах. Кожаные штаны у обоих. Кожаные сапоги на ногах у Руфуса, Ингвар, несмотря на холод — босой. И никакой брони.

Ингвар был также как и Руфус вооружен длинным клинком — саблей, и относительно коротким, прямым боевым ножом. Глядя как серьезно осматривается противник, как он двигается Руфус окончательно уверился, что все подстроено заранее. Его захотели «убрать», и подобрали соответствующего исполнителя. «Абы кого не отправишь убивать знаменитого приор-гладиатора. Наверняка все обо мне вызнали… Никакого лихачества, никакой молодецкой удали, никаких оскорблений. Серьезный противник ему достался в этот раз. В Империи этот бой принес ланистам хороший доход…» — по привычке подумал Руфус. — «Бой будет тяжелым… Хорошо еще, что было время частично восстановить форму. Недаром Ольга меня все го… Что??? Неужели она знала? Не может быть!!! Я не верю… Ладно. Все после. Скорей бы начали — а то холодно!!!»

Наконец, волхвы замкнули круг за дуэлянтами, отошли подальше, и по хлопку в ладоши хозяина — князя Лихомира, поединок начался.

Ингвар показал себя опытным воином. Он не ринулся быком вперед, как поступил бы только начавший тренировки, он не отпрыгнул назад, как сделал бы слабый духом. Нет. Он аккуратно сближался, сосредоточенно пытаясь прочитать в глазах своего противника-ромея о начале атаки. «И где тот глупый здоровяк? Простой противник, берущий своей силой? Совсем другой человек… Хм… Походе он не просто пешка. Быть может, на этой политической доске он фигура покрупнее… Надо попробовать оставить его в живых — неплохо заполучить обязанного себе бойца.»

368