Проводник, которого дал ему князь Володимир оказался превосходным спутником. В дороге молчалив, но на вопросы отвечает подробно; за лошадьми ухаживает; пищу и лагерь, если пришлось остановиться на ночь не в деревне, приготовит отлично. Не спутник — а золото.
Дорога до Киева ничем интересным не запомнилась. Все было совершенно обычно. В проезжаемых мимо селениях, уже привычно, Ярослав останавливался, если чувствовал чью-то сильную боль, ибо она была теперь и его болью. Помогал, чем мог, если его чем-нибудь пытались отблагодарить, то не отказывался, а если попадался какой скобарь, что благодарил его всего лишь словами, то не обижался и спокойно ехал дальше. Единственное, что напрягало, так это то, что каждый староста, или просто зажиточный крестьянин, норовил подсунуть ему в постель свою дочку.
Хотя, чего тут лукавить, поначалу Ярославу это даже нравилось. Длительное воздержание оно ни к чему хорошему не приводит. Не даром же у волхвов даже понятия такого не было — целибат. «Какой же отец хочет без внуков остаться?» — удивлялись они в ответ на расспросы Ярослава. Но когда это повторилось на шестой день, Ярослав приуныл, а на десятый — так вообще захотел некоторое время ночевать в лесу.
Но каждая дорога имеет конец. У внешних стен Киева Ярослав распрощался со своим проводником и прошел через ворота.
Киев оказался на редкость малолюдным городом. Кроме стражи на воротах, причем стояли на посту какие-то безусые юнцы и дряхлые старики, у которых мечи в руках дрожали, волхв встретил буквально по пальцам считанных жителей. Ярослав даже заподозрил неладное, поэтому следующего он решил расспросить. «Языком» оказался молоденький парнишка, бегом торопящийся куда-то в сторону ворот.
— Ты! Стой!
— Чего тебе, волхв? — На бегу крикнул парнишка, пытаясь обогнуть стоящую посреди улицы лошадь.
Неучтивость по отношению к волхву должна была быть немедленно наказана. Ярослав резко перегнулся через седло, схватил пытающегося пробежать мимо ребенка и выдал ему легкий шелбан.
— Пусти же! Не успею! Солнце уже высоко!
— Куда ты так торопишься? И где все люди?
— Ты что? — От удивления мальчишка даже перестал трепыхаться. — Сегодня же Перуновы Празднества!
«А! Точно! Как я мог забыть! — Ярослав отвесил себе крепкого подзатыльника. Мысленно. — Перуновы Празднества! Знаменитая Песня Огня, в которой участвуют лучшие воины! Понятно, куда все делись!
— То же мне, волхв, — не утерпел Уж. — Ревнитель традиций, опора нации…
— Да пошел ты!.. Ехидна надо было тебе называться!»
— Ну проводи меня, парень. — Сказал Ярослав и опустил пойманного на землю.
Да… Если город был пустой, то на поле за стенами, с противоположной стороны, с которой въехал Ярослав, бушевал людской шторм. Огромные толпы людей, одетые в свою лучшую одежду, сотни, если не тысячи лотков, палаток, прилавков. Товары со всего мира за золото и серебро меняли своих хозяев. Лошади, ткани, специи, оружие и броня, ремесленные поделки, украшения — всяк мог найти товар на свой вкус и по своему кошельку.
Кто не желал торговать, или уже закупил все что нужно, мог развлекаться. Жонглеры, метатели кинжалов, скоморохи с медведем, басенники и прочие сказители, гадатели, заклинатели змей, ордынские танцовщицы, все они могли за скромную плату повеселить желающих. На специальных местах располагались арены, где каждый муж мог попробовать себя в борьбе против великого силача, либо наоборот — сойтись на палках либо кулачках со своим приятелем. Ушлые степняки собирали ставки, выродив без долгой беременности предка тотализатора, по примеру ромейского.
Торговля, развлечения и услаждение взоров пробуждают аппетит и, самое главное, дикую жажду, поэтому на каждом углу, или вообще — просто посередине переулка, можно было встретить лоточника, торгующего леденцами, пирогами, жареным мясом, квасом, медом и дешевым вином. Еда для взыскательного вкуса или просто на более объемное брюхо располагалась под навесами, где можно было присесть, поесть, выпить и поговорить без толкотни.
Впрочем, в толпе попадались личности, готовые облегчить кошель ближнего и дальнего своего, не предоставив в замен никаких товаров или услуг. То тут, то там звучали крики, в толпе образовывались волны, когда кто-то пытался прорваться сквозь людскую стену подальше от чересчур внимательного жителя. Обычно такие личности быстро ловились, на всякий случай средне бились сначала доброхотами а потом и стражей, и отволакивались в поруб, о суда. Но суд, это все потом — завтра, а сегодня праздник приближался к своей главной части, к Песне Огня.
Широкое, вытоптанное до каменной твердости поле. Тысяча воинов собралась сегодня на пляску. Тысяча лучших. Самых смелых, самых ловких, самых умелых. Олицетворение мощи и силы. Элита элит великого княжества Киевского, которую почел бы за величайшее счастье нанять любой правитель, и с ее помощью завоевать себе полмира. Сегодня они не блистали зерцалами кольчуг и начищенными шлемами, не было наборных поясов и поножей — только узкие кожаные штаны и легкие сапоги на ногах.
Толпа бурлила, слышались нетерпеливые выкрики. Наконец, по знаку волхва, воины разошлись кругом, каждый занял свое, заранее указанное место. Толпа раздалась далеко в стороны от этого круга и постепенно затихла.
Восемь пар воинов в центре круга образовали своими клинками что-то вроде лестницы в небо. Первые стояли на коленях и держали мечу у самой земли, тогда как последние — на высоко вытянутых руках. По этой лестнице медленно взошел молодой Великий Князь Лихомир. В левой руке — кинжал, в правой — старинная сабля. Взошел, постоял немного и провел кинжалом глубокую царапину на груди. Дождавшись, когда капли крови упадут с импровизированного подмоста на землю, князь издал громкий крик: