Невозвращенцы - Страница 326

326

Нельзя сказать, что это был оживленный путь. И действительно, только на второй день мимо него пронеслась конная процессия. От греха подальше он заранее, при приближающемся глухом стуке копыт, нырнул в придорожные кусты. Больше за все время он не увидел ни единого человека.

Надо отметить, что собранные в дорогу припасы кончились очень быстро. Часть мяса успела испортиться и ее пришлось выбросить. Сушеная рыба вызывала вместе с постоянной ходьбой дикую жажду, а находить воду в лесу он не умел, если только ручеек или речка не пересекал тропинку. В какой-то из дней замученный жаждой он, смеясь про себя и приговаривая «Не пей из копытца, козленочком станешь», попил воды из центра большой и чистой лужи, убеждая себя что это маленькое лесное озеро.

Расплата последовала незамедлительно быстро и продолжалась долго. В следующие четыре — пять дней Ярослава мог бы найти даже слепой и глухой следопыт. Обессиливший от многодневного поноса Ярослав в следующий раз для себя решил сдохнуть от голода, но не есть соленую рыбу, или от жажды, но не смеяться больше над русскими-народными сказками.

Таким образом питаться приходилось только ягодами и грибами, осторожно выбирая стопроцентно знакомые и жаря их над костром, а быстро кончающуюся сушеную рыбу есть только на стоянках с хорошей водой. Однажды он совершенно неожиданно для себя сбил с дерева толчком птичье гнездо, а потом чуть не наступил на него. Запеченные в углях меленькие яйца, размером всего чуть больше ногтя на мизинце, показались ему изысканным кушаньем. Пару раз ему удавалось на берегах речек немного порыбачить. Рыбак из него был аховый, но рыбы было столько, что ее поймал бы даже безрукий. Завернутая в лопухи и запекаемая в углях рыба съедалась в мгновение ока. Так как соли не было, коптить рыбу он не умел, то запасти ее в дорогу не получалось, и отойдя от реки сновав приходилось голодать.

К концу лета Ярослав дошел до первой на дороге деревни. К этому времени вид у него был как у настоящего дикаря. Все жировые запасы и часть не слишком необходимых мышц растворилась, съеденные самим организмом. Заросшее бородой лицо, изрядно пованивавшая, а точнее сказать смердящая, и местами порванная одежда — стирал он ее только два раза, а зашивал ни разу, придавала ему, как он думал, отличный местный колорит, хотя местные жители как раз до такого не опускались.

Видя человека в таком состоянии люди в деревне старались ему кто чем помочь. Кто вынес ковшик водицы попить, кто дал кусок хлеба, правда в дом никто не звал — мало ли кто, какой кромешник.

Около самого большого дома в деревни, где жил староста и по совместительству княжеский тиун, процессия, к которой присоединились многие жители деревни, в основном женщины и дети, остановилась. Староста провел Ярослава к себе в дом, а всю толпу несколькими громкими словами разогнал по работам.

Первый раз за последние месяца полтора Ярослав вкусно и плотно поел. Как говориться — «от пуза» Видя, как накинулся пришлый на обычную в общем то снедь, ушицу наваристую с хлебом на первое и репу пареную с медом, на второе, староста повременил с расспросами. Однако когда гость наелся и разомлел от сытости, на него посыпались вопросы.

Ярослав сразу же после ухода из дома Ретуса, вспомнил все то, что ему рассказал римлянин и аккуратно продумал свою «легенду». «Он жил далеко на северо-западе Новогородского княжества. Потом пришли непонятные люди и всех убили, а его деревеньку сожгли. Был он не приписной холоп, а свободный чернец, недоимок за ним не числилось, поэтому мог спокойно идти куда ему вздумается. Вот он и ходит по миру теперь, да устал только — лица человечьего не видел десятки дней. И если можно, то он бы остался на время в деревне…»

Староста думал недолго. С одной стороны — этот человек мог быть беглым холопом, татем-душегубцем или кромешником. С другой стороны — сейчас самая страда, и дополнительная пара рук лишней не будет. Перезимует — а там и видно будет, то ли дальше его гнать, то ли в посылать их князю весть вписать в грамоты разрядные еще одного чернеца.

А дальше вечером был сход, на котором решался вопрос, кому достанется еще один работник. На сходе были практически одни женщины. Победу одержала самая наглая и горластая девушка, которой и при дружном недовольстве всей остальной деревни достался Ярослав. Была она стройной высокой и не худой молодой женщиной: на взгляд Ярослава — лет этак двадцати с небольшим.

Победительницу звали Замятня. Пока шли до ее дома, та поведала новому работнику свою историю. Рассказанная история жизни ее была проста. Была она посватана за десятника княжеской дружины, который ушел на службу ратную год назад, и с тех пор не слуху не духу его не было, однако этому Замятня с виду совсем не огорчалась. Была вроде как за мужем, и хорошо. Ее муж был из этой деревни, а она — нет. Познакомился с ней на празднествах зимних в Новогороде, а через месяц уже сговорили немолодую — уже годков восемнадцать было, но красивую девку за статного молодца. Вся мужня родня погибла в пожаре, в тот момент, когда молодые переезжали, что деревенские посчитали плохим знаком, и когда тот привез в деревню новенькую, встретили ее неласково.

Таким образом дом, куда привела его хозяйка, был очень новый. Древесина еще не успела сильно посереть, а в комнатах витал приятный запах свежесрубленного дерева. Показав ему маленькую комнатушку, где ему будет постелено, Замятня порылась в сундуках и выбросила ему под ноги чистую, хотя и далеко не новую одежду взамен лохмотьев, и велела тому выбросить свое трепье куда по дальше, а сама пошла топить баню. После бани был плотный ужин с бражкой, от которой Ярослава сразу же развезло и он ушел спать.

326