Невозвращенцы - Страница 321

321

Однажды летним утром Ярослава, как обычно, Ретус услал в лес собирать чернику, которую они потом сушили и использовали как в лекарственных, так и в повседневных целях. Но не успел Ярослав собрать и половину одной из двух десятилитровых на вид корзин, как неудачно зацепившись за корягу он упал и не только рассыпал все собранное, но и сломал ручку у одной корзины, а у другой о палку пробил дно.

Конечно, можно было бы заложить дырку в корзине, к примеру, лопухом или берестой, набрать ее, потом отнести, вернуться и набрать другую. Но такой план не понравился Ярославу — проще было вернуться домой, взять другую пару корзин и набрать их, чем уродоваться так. С дугой стороны, сегодня Ретус категорически, с чего-то, запретил до вечера приближаться к дому. Но заморачиваться с починкой сейчас было так лениво… «Я тихонько… Он даже не услышит из дома». Сказано — сделано. Ярослав осторожно и тихо вернулся «домой» — в дом к Ретусу, взял в сарае две корзины, одну из которых пришлось освободить от содержимого, временно вывалив какую-то сушеную траву на расстеленное полотно. Он уже собирался уходить, когда услышал приглушенные дверями и стенами тихие стоны из дома. Любопытство победило осторожность и Ярослав решил посмотреть что же там такое. Раньше он никогда не видел, как именно страдает старик «колдун» и сейчас решил исправить это упущение. «А может что помочь надо?» — подумал он, прокрался в горницу и открыл дверь. То что он увидел поразило его, вогнало в ступор.

Ретус скатился с печи на пол и там бился в диких судорогах с такой силой, что доски трещали. С губ стекала пена, сквозь стиснутые зубы раздавались тихие стоны. Корчи бьющихся в ломке «полностью сторчавшихся» наркоманов, которые однажды Ярослав видел по телеку, показались по сравнению с этими муками детским садом. Руки старика бессмысленно скребли пол, срывая ногти то крови, голова билась об пол, глаза закатились под веки так, что были видны только белки, и слезы, тихо текли слезы. Выглядело все это на столько ужасно, что Ярослав просто окаменел на месте, и не смог потом даже ориентировочно представить, сколько он смотрел на это — может минуту, а может и час… Потом только догадался броситься на колени и поднять Ретуса с пола. Вырывался тот так сильно, откуда только силы брались в этом тщедушном тельце, что, поначалу сбрасывал с себя руки Яра. Только после того, как парень сообразил просто придавить своим телом бьющееся в судорогах, старик потихоньку затих. Ярослав поднял высохшее от болезни тело и положил его обратно на натопленную несмотря на лето, так как старик в последнее время сильно мерз, печь. Прошло еще немного времени и Ретус открыл глаза.

— Зачем?… — прохрипел он. — Я же приказывал тебе уйти… Зачем пришел?… — тихим голосом спросил он.

— Вот. Корзинка сломалась… Стоны твои услышал и пришел. Извини, — смутился Ярослав. — И вот.

— Ну и что? Полюбовался? — прошептал Ретус.

— Ну… — не зная что сказать замялся Ярослав, — это каждый день ты так? И сколько уже дней? Десять? Двадцать? Больше?

— Больше…

— Помочь я тебе чем могу?

— …Хотел я спасти тебя от этой ноши, но Судьба… От нее никто не уйдет… Держался сколько мог, да нету у меня сил больше… Нету силушек терпети… Прости меня, прости… Не по тебе сия ноша, но нету у меня силушек… Как знал, за три дня знал, услал тебя да ты сам пришел… Судьба… — шептал старик сквозь слезы.

— О чем ты говоришь? Я тебя не понимаю… Чем тебе помочь?

— Водицы принеси…

Ярослав дошел в сени, зачерпнул из бочки воды ковшиком и принес старику. Пока тот пил, все шептал под нос, и Ярослав напрягал слух, чтобы услышать.

— Прости меня, Ярослав, прости… Не держи зла… Боролся я, мучался, а не могу боле… Прости… Под печкой… Там найдешь… Сожги… Меня не хорони… Придут скоро, все равно придут… Нашли… Не хорони… Уходи после… Умру сейчас…

— Да ладно тебе, Ретус! Уже же лучше тебе! Скажи что принести лучше, щас травки какой запарим и совсем все пройдет! — стал ободрять его Ярослав.

— Станет… Лучше… — шептал с остановившимся взглядом старик.

— Ну да! Допивай и говори что надо… — без всяких задних мыслей, с наигранной бодростью, сказал Ярослав. Позже он не раз клял себя за те слова, хотя вряд ли их отсутствие что изменило, но сейчас они стали последним перышком, которое сломало Ретуса.

— Сказать, «что надо»? — как-то недобро усмехнулся Ретус. — Хорошо! — он сделал последний глоток воды из ковшика и протянул его рукой Ярославу. — На, забери.

Ярослав раньше ни разу не замечал за собой чего-то такого «этакого». А то, что он после того случая со своим другом и своей любовью стал очень остро чувствовать состояние окружающих людей, особенно, когда им было больно в душе, он отнес к своей мнительности, хотя не ошибся ни разу… Но сейчас все чувства и шестые, и седьмые, и надцатые — все не просто предупреждали, все просто завопили на разные голоса об опасности. Но ничего сделать, даже понять откуда что грозит он не успел. Отзываясь на слова старика тело само, на автомате, протянуло правую руку взять из рук старика ковш. На секунду руки Ретуса и Ярослава соприкоснулись…

Темнота. Темно не как ночью, не как в погребе, а как в самой-самой черной дыре, откуда даже свет не может убежать.

«Кто я? Где я?» — тишина ничем не разрывается. Мысль так и остается мыслью.

«Мысль — что это?…»

Полная тишина в ответ. Ни звука. Ни запаха. Ни шороха. Вокруг. Темнота. Тьма.

— Прими… — первый шепот в ответ.

— Кто здесь? Скажите, кто я? Где я?

321