Невозвращенцы - Страница 271

271

В бараке он не пролежал и суток. Что случилось с Гаником, наверное он совсем потерял голову от счастья, добравшись до дома, но его решение разместить раненного в бараке вместе со всеми было откровенно глупым. Тем более, что это уже проходили. На следующее утро пара рабов во главе с главным врачом гладиаторской школы аккуратно перегрузила Руфуса на носилки и оттранспортировала его в лазарет. В небольшом закутке, что само по себе уже являлось признанием его заслуг, первое время он находился под постоянным присмотром врачей, а позже — просто какого-либо раба, который следил за его состоянием и приносил поесть-попить и прочее.

Через дней десять, когда стало чуть полегче, тяжесть болезни стали скрадывать долгие медленные беседы с Пилусом и Аллариком. И вообще, после посвящения многое изменилось.

Само посвящение прошло тихо и незаметно для других. Да и глупо было бы рабам-подпольщикам устраивать из этого праздник с фейерверками и народными гуляниями. Просто однажды вечером, незадолго до отбоя, к его лежанке подошли в сопровождении Пилуса еще двое незнакомых гладиаторов. Поручители тихим шепотом приказали произнести на крови из порезанной руки короткую клятву Братства Свободных, которую Руфус повторял в полубреду последние несколько дней: «Клянусь кровью своей отдать все для Свободы и победы нашего дела! А если предам, то пусть покарают меня смертью!». После этого ранку быстро перетянули, кровь затерли и ушли, напоследок приказав обучиться языку Братства.

Дабы пресекать возможные попытки к бунту за гладиаторами постоянно следили, и днем, и ночью. Ну днем-то, все понятно, а вот ночью, после отбоя, бараки запирались, внутри зажигались лампы и специальные рабы внимательно слушали, не ведутся ли там разговоры. Разговаривать по ночам строжайше запрещалось. Иногда делались внезапные проверки: к подозрительно шумному бараку подкрадывался отряд надсмотрщиков, после чего резко врывались внутрь, поднимали всех гладиаторов, проводили обыск. Впрочем, не брезговали хозяева и хм… агентурной работой. С другой стороны, текучка кадров в рядах стукачей была бешенной: пойманных за этим делом соплеменников, или просто сильно заподозренных, гладиаторы топили в отхожем месте, убивали на тренировках, травили, били, душили. Конечно, доносительство на иноплеменников было не искоренить, так как оно всемирно поощрялось хозяевами, но с другой стороны, цена этим доносам, как раз из-за вражды, была не велика.

Игорь уже не раз замечал, что человек по жизни самое приспособляющееся существо во вселенной. И какие бы запреты не накладывались на него обстоятельствами ли, религией ли, или другими людьми, он всегда, если очень-очень захочет, найдет лазейку. Увы, очень редко эта способность идет ему на пользу: потакая своим порокам и стремясь к запретному, часто вполне верно запретному, он сам себе наносит такой вред, который не нанести и сотне недоброжелателей. К счастью, этот случай был из тех самых редких исключений.

Много-много лет назад гладиаторы-бунтари из франков и вольных баронств на основе смешения родных языков придумали свой собственный новый язык, язык жестов. Обучать ему разрешалось только рабов-повстанцев, а для остальных, включая хозяев, он должен был оставаться в секрете. По идее. Конечно, Игорь сразу засомневался о том, что за столько лет для соответствующих служб Империи он остался секретным. Ведь для расшифровки языка требовался всего лишь один предатель, или просто говорящий раб с руками, чтобы показывать жесты и пояснять их словами, которого можно было бы сломать… Но в действительности, если спецслужбы и знали этот язык, то простые рабы — потенциальные стукачи, языка жестов не понимали, а сажать в каждый барак по обученному агенту — дорого и не нужно.

Со следующего дня Пилус каждый день около часа своего времени уделял на беседы, совмещенные с обучением языку жестов, замаскированные под уходом за раненным. Окончательное «закрепление материала» проводил Алларик, тот самый спасенный парнишка.

За что его приняли в Братство гораздо раньше Игоря, Алларик так и не сказал, зато все остальное… Переждав пламенное, хотя и запоздалое выражение благодарности за свое спасение (вспомнив с усмешкой старую шутку о том, что нет ничего хуже в общественном транспорте в час пик, чем болтливый глухонемой), Руфус захотел узнать его историю и получил подробный рассказ о злоключениях паренька.

Пятнадцать лет назад в семье графа, владетеля одной, не из самых маленьких, территории вольных баронств, родился пятый ребенок. Граф был уже не молод и Алларик, названный так в честь великого завоевателя древности, получил полную меру родительской любви от пожилого графа и его молодой жены, которая, кстати, была всего на полгода старше первой дочери графа. Старшие братья и сестры ревниво относились к младшенькому и его матери, что породило взаимную холодность, переросшую в стойкую неприязнь. Подзуживаемая старшими дворня и их дети втихую пыталась травить мальца, пока совершенно случайно об этом не прознал его отец. После того как меньшая часть насмешников и травителей была посажена на кол за оскорбление дворянкой чести хоть и младшего, но все равно законнорожденного сына графа, а большая — жесточайшим образом, до полусмерти, пропорота на конюшне, задевать Алларика перестали. Совсем. Но вместе с этим был потерян последний шанс решить дело миром.

Трудно жить на свете, когда любой человек, которого ты видишь — от графского управителя до последнего сопливого и голоштанного пацаненка, положено кланяется тебе, пылая в глазах ненавистью. Друзей, даже приятелей, у Алларика не было, и только разговоры с матерью хоть как-то его развлекали. Однажды мальчик нашел у нее на столе неизвестный предмет: рулон из желтого тонкого материала, покрытый какими-то загогулинами. С этого момента все свободное время Алларика проходило в графской библиотеке. И хотя сам граф не любил чтение, своих детей он образованием обеспечил. Но из всех его детей только младший проявил пристальный интерес к наукам, остальные братья часто после беседы с обучителем, которого граф за большие деньги выписал из самой Империи, отправлялись на конюшню, неся подмышкой пару-тройку розг. Для себя.

271