Невозвращенцы - Страница 263

263

— И сколько мне ждать? — «не то, чтобы оно мне было очень надо, но это всяко лучше, чем одному быть. Тем более, пока никто не восстает».

— По секрету, два поручительства ты уже имеешь. Осталось последнее, так что…

— Благодарю.

— Да ладно!

На этом разговор закончился, и слегка пьяный, скорее даже подвыпивший — что ему, привыкшему к водке парню, какой-то кувшинчик вина, да еще на двоих, отправился спать. Со следующего дня по приказу Ганника начались тренировки, которые можно было бы назвать поддерживающими: глупо было бы перед таким важным выступлением перегружать силовыми тренировками, зато показать пару хитрых приемов и заучить их, это вполне логично.

Город Атикула, в котором проводились игры, был крупным и совершенно обычным ромейским городом. Величественные дворцы и усадьбы, с мраморными колоннами, портиками и восхитительными садами, отгороженные фигурными стеночками вдоль которых гуляли знатные и богатые горожане, передвигающиеся в занавешенных шелковыми и парчовыми шторами паланкинах, воздух внутри которых ароматизировался душистыми цветочными маслами, соседствовали совсем с другим миром. Попрошайки, выставляющие на всеобщее обозрение свои язвы; калеки; смердящие хуже навозной ямы нищие, одетые в драные грязные тряпки, в которых кишели вши, либо вообще голые; проститутки, отдающиеся прямо на улице за кусок полусгнившего хлеба; умирающие рабы, хозяева которых «из милости» даровали тем свободу, а на самом деле, просто вышвырнули за ворота, чтобы не кормить бесполезные теперь существа. Все эти противоположности неведомым образом могли сосуществовать вместе. Из-за этого и получались картины на подобии увиденной Игорем: у ворот дворца, в котором даже боги после своих горних миров, наверное, не побрезговали бы отдохнуть, лежит полумертвая от голода, грязная женщина, прижимающая к себе кулек с умершим младенцем…

В город отряд гладиаторов школы Кая Муция Сцеволы под надзором его поверенного Ганника прибыл за день до начала торжеств. Особо гнать смысла не было. Хотя Атикула располагалась в двадцати днях пути на запад от их школы и Ларисс, времени на дорогу было отведене достаточно, поэтому никто не торопился, и, соответвенно, и не устал — вечера было вполне достаточно для отдыха. Гладиаторов разместили на ночь в небольших кельях в основании арены, покормили и заперли, а Ганник с парой слуг отправился ночевать в гостиницу средней руки.

На следующее утро их подняли затемно. Перед началом праздника устроители игр провели «жеребьевку» среди гладиаторов, прибывших из различных школ так, чтобы, по возможности, ученики одной школы не сражались друг с другом. С Игорем произошло следующее: ничего не объясняя хозяева арены выкрикнули имя «Руфус», вытянули его из общей группы и присоединили к еще четверым гладиаторам, стоявшим немного особняком. После этого оставшихся распределили жребием по различным схваткам.

Чем ближе подходил полдень, тем нервнее становились служки. Среди них появились священники Единого, которые осматривали рабов на предмет удовлетворительного внешнего вида. Некоторых рабов заставляли помыться, некоторым — поправить одежду или воинскую справу, что тут же исполняли аренные служки. Наконец, громкий звук гонга возвестил о начале празднеств.

По команде священников служки выгнали на арену всех гладиаторов, которые собирались принимать участие в празднествах, и обильно разбавили рабов священниками и охранниками, дабы не допустить какого непотребства. Арена Атикула, как и положено столице провинции, оказалась величественной, и даже сверх того. По рассказам других гладиаторов, она не уступала своими размерами знаменитому Колизею в Риме, была богата украшена, а тончайший белый песок арены, который сейчас топтали ноги Игоря, привозили из карьера аж с другой стороны Империи, почти с самой границы Та-Кемет.

Ровно в полдень громкий звук горна провозгласил начало службы. Находившиеся среди рабов служки проследили затем, чтобы рабы простерлись ниц и сами упали на колени. На зрительских местах заканчивалось шевеление. Стоящему в пулвинарии священнику, олицетворявшему сейчас самого Единого, каждый из присутствующих склонялся согласно своему положению: рабы падали ниц, свободные — становились на колени, богатые и мелкая знать, всадники, на одно колено; высшая знать, патриции и сенаторы, ограничивалась низким поклоном.

Над склонившейся паствой священник начал читать молитву Единому. Каждый из присутствующих, помимо разносимого благодаря отличной архитектуре голоса почувствовал такой сильный, яростный и обжигающий свет, что нечестивиц, посмевший поднять голову навсегда бы распростился с зрением. Много позже Игорь узнал, что происходило это благодаря хитрой системе гигантских медных, полированных перед этим до яркого блеска зеркал, фокусировавших потоки солнечных лучей внутрь арены. Между прочим, церковь таким образом казнила неугодных: тогда вместо медных использовались зеркала стеклянные, с серебряным напылением. Изломанные так, чтобы фокус приходился на относительно маленькую точку, зеркала концентрировали поток световых лучей на выбранной жертве. Сжечь они, конечно, не могли — слишком малая мощность, однако нанести заметные ожоги, вполне. А больше — и не надо. «Коли на празднестве в его честь Единый лично своим огненным перстом указал на еретика, то какие еще указания требуются его верным слугам?». Обычно человеку не давали долго мучаться от ожогов, а не посетить праздник богатым или знатным, то есть основным целям «Перста Единого», было нереально — за этим сразу следовало обвинение в ереси…

263